Обывателям из серых подворотен, мечтательными взглядами ласкающим изысканные изгибы крыш императорского дворца, что раскинулся в блаженной дали от пыльных улиц за неумолимой границей внешних стен, вся эта охватившая округу и частично выплеснувшаяся на площади праздничная суета наверняка казалась чем-то удивительным - к торжественным визитам послов они, быть может, и привыкли, но к приезду именитого жениха дворец принарядился так, что разве что персиковые деревья повторно цвести не заставили. И в гудящей возбужденным предвкушением атмосфере хватит даже царственного экипажа самых благородных цветов, под усиленной охраной проехавшего по улицам к воротам дворца, чтобы простолюдье весь день оживленно шепталось, ощущая себя прикоснувшимися к чему-то возвышенному и удивительному - тому, что так нечасто вмешивается в пустую обыденность их жизни. А ведь это была всего лишь прибыла ко двору очередная принцесса, не пожелавшая путешествовать на ковре, которому прописался в постоянные спутники страшный враг нежной кожи - сухой встречный ветер имперских степей. Пожалуй, только одна-единственная из всех дочерей последнего императора обладала подобающей стойкостью характера, хоть и берегла свою красоту со всем наивным тщанием, на какое была способна.
А еще всё это - и хаотичное на вид передвижение бесчисленных слуг по коридорам и дворам, и парадно натянутые полотна знамён, трепещущие на ветру, и стража, выстроившаяся внушающими уважением своей отточенной церемониальностью рядами до самых ступеней - всё это было самой постылой рутиной, какая только может настигнуть высшее общество. Казалось бы, примечательное событие, достойное быть отмеченным со всей надлежащей помпезностью, но если вспомнить - сколько их было уже на самом деле, всех женихов и свадеб? В масштабах Империи этот фарс походил на чествование и вознесение на бархатной подушечке галечного камня с побережья. Обыденность, скованная вековой ритуальностью долженствования. Настоящей же редкостью в чертогах дворца было нечто совсем иное - тишина и спокойствие, равно недостижимые в обстановке, где изо всех углов которой за тобой следят те или иные не глаза, так уши. Даже на крыше, куда иного пути, кроме как по воздуху, не было. Но, как обычно, хорошо там, где нас нет - и затянись праздник, оттянувший все внимание на себя, чуть дольше обычного, тишина бы стремительно стала обидной, лишающей жизнь чего-то давно и глубоко привычного...
Сейчас весь покой, что еще оставался под крышами дворца, наполнил собою спальное крыло, благоразумно оставленное за пределами празднования; из окна спальни Коуэна открывался умиротворенный вид на сад, и персиковые деревья в нем меланхолично перешептывались шелестом ветвей, растревоженных пасмурным серым ветром. Ни солнца, ни ясной небесной высоты, в которую можно окунуться, в проникнутом любопытством преследовании причудливо текущей рух позабыв обо всех земных заботах... ну что же это за день такой? Джудал укусил персик за сочно треснувший бок и безразлично пошевелил челюстью, перекидывая покрытый шершавой шкуркой кусочек на языке. Его одолевала унылая тоска разочарования, раздражением осевшая в подвздошье. Маги скривил рот и пошевелился, небрежно опираясь одной рукой на подоконник.
Первый принц Империи спал, и наполнявший комнату пустой полумрак был пронизан безупречной тишиной. Коуэн в эти недолгие минуты решительно прогнал от себя всех, даже лечащих врачей - особенно лечащих врачей; и Джудал легко мог представить, как надоела такому стойкому воину их дрожащая забота о благополучии его высочества, с которым "ничего страшного за час не случится". Одна только мысль о том, что принц серьезно болен и может умереть, наполняла услужливые душонки истерическим трепетом, выдававшим себя дрожью в коленках входящих в опочивальню. Этой бессильной умоляющей тревогой слабых были наполнены все взгляды и жесты; сам Коуэн же страху был не по зубам даже в самых безоблачных мечтах недоброжелателей, с безупречной выдержкой подавая пример подобающего отношения к болезни - где это видано, чтобы его, покорителя трех подземелий, смогла одолеть какая-то тощая черная хворь? Он даже спал так, как подобает правителю - полусидя среди подушек, степенно положив одну руку поверх одеяла. Казалось, он и не забылся вовсе лечебным глубоким сном, а стоит на страже покоя и готов открыть глаза от любого неурочного движения, поймав нарушителя ясным, ни капли не сонным взглядом. Маги ухмыльнулся, глянув через плечо на этот полный достоинства образ, и снова со скучным лицом уставился на колышущиеся верхушки деревьев.
Принц пожелал спать вне обостренно бдительного внимания приближенных - наверное, даже сквозь насланный лечебными настоями сон чувствовал слежку, иглой сидящую в печенках. Но Маги из комнаты никто выгнать не попытался - да и не осмелился бы, Коумэя на них нет. Поэтому Джудал безнаказанно сидел на окне с видом полной непричастности, отдыхая в тишине и задумчиво подкидывая в ладони надкушенный персик. На празднике он присутствовал ровно столько, сколько того требовало подобающее явление гостям правящей верхушки Империи - а о какой демонстрации могущества может идти речь в отсутствие Оракула? Величество Императрицы блекнет, если пространство за её троном пустует. После всех расшаркиваний лениво понаблюдав с балкона за перешедшими к суетливому общению гостями и с тихим хмыканьем приняв во внимание речь Гьёкуэн, Джудал незаметно ускользнул в темноту прилегающих коридоров - лишь напоследок бросив взгляд на восьмую принцессу, робко пробующую спрятаться от внимания толпы за поднятыми рукавами пышного праздничного платья. Навряд ли ей теперь доведется власть полетать на коврах меж чудес внешнего мира. Жаль? Скорее, просто досадно немного; от такой досады несложно отмахнуться плечом, что Джудал и сделал.
Маги знал, что рано или поздно одна из её сторон одержит верх - и судьба распорядилась так, что стороной этой стала совсем не рьяная воительница, подчинившая себе джинна Одиночества. Рен Когьёку не осмелится пойти против своей судьбы, уступит, подчинится ей - хотя могла бы, могла бы... с каким удовольствием Джудал протянул бы ей руку, решись она на этот шаг и откажись быть марионеткой Империи! Если бы только она настояла на своем праве возглавлять армию, а не быть разменной монетой в политике... И дело совсем не в том, что принцесса слишком слаба для таких решений - о нет, силы ей хватает с лихвой, и стали во взгляде и жестах, и прекрасной дерзости в бою; она боится лишь одного - поверить в себя. Поверить, и не хвататься так судорожно за смешной ценности данность судьбы, за синицу в руках, страшась отпустить её и остаться вовсе ни с чем. И сейчас там, внизу, стояла робкая и смущенная Когъёку, вторая сторона восьмой принцессы, на время позабывшая свое пылкое желание стать сильнее. Что ж, может, это и к лучшему.
Прежде, чем настырно уцепившаяся коготками за плечо досада успела пролезть под кожу и угнездиться, Джудал отвел взгляд и выбросил мысли о принцессе из головы. У него было дело на порядок важнее, чем размышлять о том, что теперь будет с Когьёку - она и сама может о себе позаботиться, уж в этом-то сомневаться не приходилось. Назначение же Коухи верховным генералом было пронизано бессмысленным фарсом, который чувствовал даже далёкий от политических игр Маги. Бесспорно, принц любим своей личной армией, но его психованная капризность - совсем не тот образ, за которым можно идти на бой с соседней страной. Что за игру затеяла Гьёкуэн, отправляя на войну с Синдрией армию с могучим телом, но слабой головой? Впрочем, Коумэй бы в этой роли был едва ли менее неуместен. Джудал упрямо тряхнул головой: к лешему пешими и босыми все эти придворные заморочки эстафет власти, ведь если не Коуэн - то кто же? Война с Синдрией без его участия лишится знатной доли своей красочности. Ведь это их сражение с Синдбадом должно было стать гвоздем программы всего мероприятия, столкновением превосходящих все мыслимые пределы сил - у владыки семи морей пусть и семь джиннов, но за его плечом не стоит Маги... если только этот мальчишка Аладдин не рискнет вмешаться и поддержать Короля. Джудал чуть было не зарычал от уязвленного негодования: сколь красивым мог бы быть расклад, так же прекрасно накрывшийся медным тазом за подписью Рен Гьёкуэн! Эта дурацкая война будет совсем не тем, чего он когда-то хотел, жалким суррогатом настоящего совершенства. Если вообще - будет. Империя Коу встала на четвереньки, высунула голову между задних лап и из этой позы пытается кого-то укусить. Сильнейшая, могущественнейшая из стран отравлена ядом внутренних распрь, обескровлена и ввергнута в смятение, лишь до поры до времени скрытого от других стран. Джудал был разочарован и разочарования своего не скрывал - Гьёкуэн в потрясающе короткий срок сумела смешать все карты до полного безобразия; безусловно, любые качественные изменения требуют разрушения прежних порядков...
Но кто сказал, что одна только Гьёкуэн имеет планы на новое будущее великой Империи?
Маги безразлично выронил из ладони недоеденный фрукт, прыжками скатившийся по крыше, и поднял руку, подставляя палец цепкой птичке черной рух, ласково льнувшей к коже. Где-то в глубине под щекотливой тёмной шкуркой скрываются острые коготки её свободолюбивой сущности, вырвавшейся из жаркой вспышки чьего-то гнева и оскорбленной ярости - силы, способной менять мир так, как ничто иное не может. Джудал резко взмахнул ладонью, стряхивая рух в её хаотичный трепещущий полёт, и устремил взгляд туда, где он точно знал, что увидит - и неспешно растянул уголки губ в ухмылке. Даже по спине покидающего дворец четвертого принца можно было прочитать его настроение, не прибегая к помощи беспокойно кружащейся и щебечущей вокруг его напряженной фигуры черной рух. Маги подался вперед, с видимым удовольствием прищурившись, и шагнул в воздух прямо с окна, легко и стремительно воспарив под самый свод серых облаков, на сохраняющем его инкогнито расстоянии последовав за Хакурю, оставив за спиной комнату и спящего Коуэна. Заветная грань, по пересечении которой остановить повзрослевшего принца сможет только смерть, была уже совсем близко.
Возглавлявший эту маленькую и загадочную процессию Коуха, с некоторым удивлением замеченный Джудалом с высоты, шел явно куда ноги несут - впереди, как ясно видел Маги, не было ничего примечательного, кроме реки, пересекавшей выбранный принцем путь. Только она и остановила бессмысленное бегство, уже начавшее раздражать Оракула своей затянувшейся однообразностью. Воздух меж сошедшимися лицом к лицу принцами двух династий звенел от напряжения, и панически носившуюся вокруг рух было сложно не замечать. Поморщившись, Джудал в очередной раз сморгнул это назойливое видение и опустился на ветку возвышавшегося над остальными дерева, коснувшись ладонью ствола и уткнув вторую руку в бок в немом укоризненном выжидании.
- Покрытие джинна! - донесся возмущенный голос Коухи, сейчас особенно расположенного к рукоприкладству - и Лерайе не замедлила откликнуться, облачая хозяина в подобающий случаю доспех. Джудал дернул уголком ухмылки: хорош, безусловно - но тем молчаливым признанием и ограничился, переведя пристально любопытствующий взгляд на Хакурю чем ответит команда Пепси простите. Маги не знал джинна, которого четвертому принцу удалось подчинить себе - с чьей, интересно, помощью, не малявки ли Аладдина? - ведь не он призвал это Подземелье. Но рух вокруг бесилось совершенно не напрасно.
"Ну же, покажи мне это, - Джудал нетерпеливо облизнулся, - чего ты стоишь теперь, Хакурю?"
Чертовски приятно знать, что хотя бы в одном своем предчувствии Маги совершенно точно не ошибся - знать и видеть, как с захороненного в обожжённых глубинах руд алмаза постепенно осыпается скрывавшая его сияние труха сомнений...
